Война, военное дело в истории человеческого общества, цивилизации изначально занимали и продолжают занимать чрезвычайно важное место. И неважно, является ли война врожденным состоянием любого общества, следствием некоего «инстинкта воинственности», одной из разновидностей присущего биологическому миру агонистического поведения или же война есть «культурное изобретение», тесно связанное с социально-политической эволюцией общества. Важно следствие — классическая политическая история предстает перед нами прежде всего как вереница войн, прерываемых кратковременными периодами мира, которые обычно использовались для подготовки к новой войне. Значение войн трудно недооценить. Как и всякая пограничная ситуация, война служит своего рода мерилом прочности как отдельного человека, так и целого социума, его способности отвечать на вызов извне. В военное время намного ярче проявляются и лучшие, и худшие их стороны. Кроме того, хотя издавна считается, что « inter arma silent Musae «, тем не менее, война в определенной степени выступала в истории человеческой цивилизации одним из важнейших двигателей прогресса. В XIX в. прусский военный теоретик К. Клаузевиц, давая определение войны, писал, что «…Война есть…подлинное орудие политики, продолжение политических отношений другими средствами». Армия с древнейших времен являлась одним из важнейших, если не самым важным, инструментом правящей элиты того или иного общества по реализации своих политических замыслов. Успех их выполнения напрямую зависел от уровня развития военного дела. Стремление не отстать о возможных противников в этом жизненно важном аспекте неизбежно стимулировало прогресс в военных технологиях, а вслед за этим — в тактике и в стратегии. И не секрет, что особенно быстро развивалось военное дело в переломные моменты истории, когда мировая цивилизация оказывалась перед необходимостью выбора нового пути развития.

Естественно, что это не могло не вызвать большого интереса к изучению войны как социокультурного феномена, и в том, что в обществе существует интерес к истории военного дела, к военной истории вообще вполне объясним. Другое дело, что этот интерес в силу различных субъективных факторов может блокироваться, отодвигаться на периферию общественного и научного сознания, но рано или поздно он все равно возвращается. Так, две неимоверно разрушительные и кровопролитные мировые войны, отгремевшие в 1-й пол. XX в., способствовали широкому распространению пацифистских настроений, достигших своего апогея в 60-х — нач. 70-х гг. минувшего столетия. В результате историки-профессионалы старались по возможности избегать заниматься исследованиями по военно-исторической тематике, сосредоточив свой интерес на изучении иных сфер жизни человеческого общества, благо спектр исторических штудий существенно расширился за счет широкого внедрения в практику микроисторического и историко-антропологического подходов (в военной истории широкое использование историко-антропологического подхода связано с именем английского историка Дж. Кигана, впервые использовавшего термин «face on battle» ).

Однако вызванное широким распространением пацифистских взглядов угасание военно-исторических исследований вошло в противоречие в сохранявшимся в обществе интересом к проблемам изучения военного дела в его прошлом и настоящем. Возникшая пустота стала стремительно заполняться работами, сделанными непрофессионалами, качество которых далеко не всегда соответствовало высоким стандартам исторического знания. Все это обусловило возвращение историков-профессионалов на поле военно-исторических исследований. Последняя четверть минувшего столетия и начало столетия нынешнего ознаменовались бурным ростом публикаций на военно-историческую тематику, подготовленных историками-профессионалами, возникновения военно-исторических обществ, выпуском самых разнообразных альманахов и периодических изданий, затрагивавших так или иначе практически все аспекты военной истории — от чисто технических до военно-антропологических. Военно-историческое знание за рубежом переживает сегодня своего рода Ренессанс.

С некоторым опозданием к этому процессу подключилась и Россия, российское историческое сообщество. До сер. 80-х гг. ХХ в. военно-историческая тематика была не в почете у отечественных историков. Это представляется тем более удивительным, если учесть ту роль и то значение, какое имела армия и военное дело в истории российского государства и общества на всем протяжении их истории. Возможно, невнимание отечественных историков к военно-историческим проблемам было унаследовано от русской классической историографии, которой было присуще некоторое пренебрежение к изучению вопросов военной истории России и тем более окружавших ее стран. Как само собой сложилось мнение, что это прерогатива историков-военных. Последние же, как метко заметил британский историк Ф. Тэллетт, и в XIX, и ХХ вв., были, как правило, преподавателями военных училищ и академий. К изучению военной истории они подходили обычно весьма прагматично — в ней искали, прежде всего, рецепты побед. Отсюда и их стремление преподать своим ученикам примеры того, как нужно правильно планировать операции, руководить войсками, использовать разные рода войск и виды оружия и т.д., и т.п. Потому и писали историки-военные, за редким исключением, историю войн, а не военную историю, что отнюдь не одно и тоже. Военные и гражданские историки как досоветского, так и советского времен, занимаясь подчас близкими проблемами и вопросами, говорили об одном и том же на разных языках. Это, с одной стороны, приводило к параллелизму в исследованиях, а с другой стороны, не позволяло сделать целостный анализ процессов, имевших место в развитии отечественного военного дела и искусства.

Лишь во 2-й пол. 80-х гг., с серьезным запозданием против Запада, положение стало постепенно изменяться в лучшую сторону. На волне перестройки и вызванной ею переоценки ценностей в советском обществе стремительно вырос интерес к истории, в том числе и к военной. Спрос на военно-историческую литературу быстро увеличивался, показателем чего стало появление множества статей и независимых, негосударственных периодических изданий соответствующей тематики. Затем к делу подключились книгоиздательские фирмы, которые в условиях экономической либерализации и формирования рыночных отношений моментально отреагировали на него, начав сперва переиздание старой военно-исторической литературы, а затем приступив к публикации новой. И, повторяя путь, пройденный ранее на Западе, первыми возникшую нишу заполнили работы непрофессионалов, научный уровень которых весьма разнился — от серьезных и основательных до откровенно скандальных. Это не могло не вызвать ответной реакции исторического сообщества, тем более что во 2-й пол. 90-х гг. минувшего столетия формируется новая генерация российских историков, более свободных в выборе тематики и методики своих исследований. Это вселяет надежду в преодоление со временем отмеченного А.В. Маловым, одним из ярких представителей этой генерации современных российских историков, дисбаланса между общим уровнем развития отечественной исторической науки и состоянием военно-исторических исследований в стране.

Анализ имеющейся отечественной военно-исторической литературы показывает, что в ней, прежде всего, остро не хватает работ не описательного характера — их за прошедшие двести лет вышло достаточно много, и многие из них не столь уж и недоступны, а некоторые были переизданы. Нет, главная проблема в отсутствии сколько-нибудь значительно числа аналитических исследований, особенно сравнительно-исторического характера, в которых давался бы анализ основных тенденций развития военного дела. Нельзя сказать, что таких работ нет вообще — они есть, и на первый взгляд их немало. К их числу можно отнести, к примеру, исследования, подготовленные в стенах Института военной истории Министерства обороны РФ, или переиздание ставших классическими военно-исторических работ. Однако этих работ явно недостаточно, чтобы полностью удовлетворить существующий голод на серьезную, академическую военно-историческую литературу, отражающую последние тенденции в изучении проблем военной истории.

Главная проблема заключается, прежде всего, в том, что процессы изменений в русском военном деле (особенно это касается периода до XVIII в.) рассматриваются или в полном отрыве, или в очень слабой связи с теми переменами, что имели место в это же время за пределами России. Между тем во 2-й половине минувшего столетия историческая наука постепенно стала отходить от прежнего, унаследованного от эпохи Просвещения взгляда на историю как на непрерывный процесс развития по пути прогресса, единый для всех народов и стран. Прежний европоцентризм постепенно сдает свои позиции, и европейская модель развития многими историками уже не считается единственно верной и правильной. Изменилось и понимание сути исторического процесса. Он уже больше не выглядит как широкая магистральная дорога, устремленная вдаль. Напротив, история развития мировой цивилизации мыслится как многовариантная, нелинейная система, все элементы которой находятся в тесном взаимодействии и взаимовлиянии. Очевидно, что и российская история является частью общеисторического потока, следовательно, процессы, имевшие место в окружавших Россию странах, так или иначе оказывали воздействие, прямое или опосредованное, на ход ее развития.

Т.о., российский исторический процесс при всех его характерных отличиях является частью общемирового исторического потока, и, развиваясь по своему особенному пути, продиктованному особенностями формирования и существования, российский социум подчинялся определенным историческим закономерностям, свойственным в той или иной мере всем человеческим общностям на определенном этапе развития. Все это диктует необходимость изучения процесса развития русского военного дела в тесной взаимосвязи с изменениями в военной сфере, что имели место в соседних государствах. Однако в таком случае без привлечения широких исторических аналогий вести сравнительно-исторические исследования невозможно. Можно, конечно, замкнуться в узких рамках конкретной темы, но в таком случае итоги и вводы исследования будут в какой-то степени ущербны, иметь ограниченное значение. Кроме того, необходимо учитывать и то обстоятельство, что военное дело испытывает влияние со стороны других сфер жизни общества, в свою очередь, оказывая воздействие на них.

Так или иначе, но неизбежно рано или поздно встает проблема формулирования некоей идеи, которая могла бы объединить все эти предварительные замечания в единое целое. На наш взгляд, такой идеей, позволяющей связать воедино не только перемены в военном деле, но и изменения в политическом, социальном, культурном развитии и Европы, и России, и Азии и всего мира в целом, является концепция военной революции.

Серьезные изменения в тактике и стратегии европейских армий, вызванные внедрением огнестрельного оружия, были отмечены европейскими учеными и специалистами достаточно давно. Они нашли свое отражение как в теоретических трактатах, так и в трудах европейских военных 2-й половины XV — начала XIX вв. Однако сам термин «Военная революция» применительно к событиям в военной и политической истории Западной Европы конца Средневековья и начала Нового времени ввел в научный оборот английский историк М. Робертс.

Выступая в январе 1955 г. с лекцией в университете Королевы в Белфасте, он, по словам своего последователя Дж. Паркера, вопреки устоявшейся традиции считать XVI в. в истории военного дела период мало чем примечательным выдвинул идею в высшей степени «оригинальную, важную и несомненно своеобразную для изучения развития искусства войны в постренессансной Европе». Основные положения этой концепции были изложены Робертсом в отдельной статье. Предваряя свою мысль, он отметил, что на исходе Средневековья в военном деле Европы произошли чрезвычайно важные изменения, которые нельзя не назвать военной революцией. По его мнению, «…эта революция, когда она завершилась, оказала глубокое влияние на общий генеральный курс европейской истории. Это событие стало своего рода водоразделом между средневековым миром и миром современным. Тем не менее, этой революцией, как ни странно, пренебрегли историки. Эксперты в военной истории главным образом были заинтересованы в описании того, что случилось, не проявляя заинтересованности в том, чтобы изучить ее воздействие на остальные сферы жизни общества; в то же время историки-обществоведы были не склонны полагать, что новые веяния в тактике или усовершенствованное оружие могло иметь для предмета их изучения большое значение».

Анализируя сущность произошедших в военном деле Западной Европы перемен, М. Робертс указывал, что этот переворот, который занял промежуток времени между 1560 и 1660, по существу, «…являлся еще одной попыткой разрешить постоянную проблему тактики — как соединить метательное оружие и рукопашную схватку, как объединить ударную мощь, подвижность и защитную силу. И решение, предложенное в соответствии с реформами Морица Оранского и Густава-Адольфа, было возвращением под влиянием вдохновением Вегеция, Элиана и Льва Исавра к линейным боевым порядкам. Вместо массивных, глубоких, громоздких квадратов испанского tercio , или еще больших и многочисленных нерегулярных швейцарских «баталий», они прибегли к использованию подразделений, выстроенных в 2 или 3 линии таким образом, чтобы наиболее эффективно применять все типы оружия. Мориц использовал этот новый боевой порядок только для обороны; но тем более ошеломительным был успех Густава-Адольфа, применившего его в наступательных целях».

Развивая свой тезис далее, М. Робертс указал на основные, по его мнению, черты этого переворота: изменения в тактике, которые повлекли, в свою очередь, резкое возрастание требований к дисциплине и качеству обучения солдат и офицеров. «Армия, — отмечал Робертс, — перестала быть швейцарской грубой массой или средневековым обществом агрессивных одиночек-профессионалов; она стала хорошо устроенным организмом, каждая часть которого повиновалась импульсам, спускавшимся сверху…». Следующая черта — постепенная замена прежних наемных армий, «покупаемых» на время кампании, армиями постоянными, не распускавшимися после завершения кампании или войны. Эти постоянные армии значительно выросли в числе, равно как изменилась и стратегия. Однако это повлекло за собой и изменение характера войны — ведение войны было монополизировано государством: «Теперь только государство могло мобилизовать необходимые административные, технические и финансовые ресурсы, требуемые для крупномасштабных военных действий. И государство было заинтересовано, чтобы сделать войну собственной монополией…». Монополизация права ведения войны государством, новый ее образ выразились, прежде всего, даже не столько в запрещении частных армий и антрепренерства, сколько в появлении «…новых административных методов и стандартов; новой администрации, с самого начала королевской, централизованной. На свет рождаются военные министры и военные министерства, которые быстро распространяются…».

Однако, как указывал историк, новые армии, новые порядок их содержания и обучения солдат, неизбежно вел к резкому возрастанию военных расходов. Пытаясь разрешить эту проблему, на первых порах монархи Европы в погоне за военным превосходством были вынуждены влезать в долги, девальвировать монету, прибегать к взиманию экстраординарных налогов и, что самое главное, так или иначе стремиться освободиться от какой-либо зависимости от сословно-представительных учреждений в финансовых вопросах. В конечном итоге общество пожертвовало свободой в обмен на безопасность, предоставляемую постоянной армией, находившейся под жестким контролем сильной королевской власти.

Но и это еще не все. «Военная революция, по мнению многих ученых, родила не только современную войну, но также и современный милитаризм… Открылась дорога, прямая и широкая, к пропасти двадцатого столетия…», — отмечал М. Робертс. Т.о., английский историк предположил, что внедрение в военную практику Европы на исходе Средневековья огнестрельного оружия и его широкое распространение в XVI — начале XVII в. привело к радикальным переменам в европейском военном деле, вызвавшим лавинообразный процесс экономических, социальных, политических и культурных перемен. Они изменили лицо Европы, заложив основы современного европейского общества и одолевающих его проблем.

Выдвинутая М. Робертсом идея вызвала большой интерес и легла в основу работ многих западноевропейских историков 60-х — начала 70-х гг. XX вв., изучавших проблем политического и социально-экономического развития Западной Европы XIV — XVIII вв. «В течение нескольких лет в известной степени туманная концепция военной революции, — по словам американцев Б. Хэлла и К. ДеВриса, — стала новой ортодоксией в истории Европы на заре Нового времени».

Однако первичная увлеченность новой концепцией прошла к сер. 70-х гг. минувшего столетия. К этому времени накопились новые материалы, появились новые идеи, которые потребовали критического пересмотра концепции военной революции. Вырос и интерес общества к военной истории и истории военного дела как ее составной части. Все это потребовало корректировки гипотезы Робертса. Начало процессу ревизии концепции военной революции положил английский историк Дж. Паркер своей программной статьей «Военная революция» 1560-1660 — миф?».

В этой статье Дж. Паркер, согласившись с четырьмя ключевыми, по его мнению, тезисами Робертса о революции в тактике, революции в стратегии, невероятном росте масштабов войны в Европе и огромном влиянии, которое оказала новая война на развитие западноевропейского общества, задался вопросом: «Могут ли эти утверждения быть изменены в современных условиях?».

Ответ на него был утвердительным. Во-первых, по мнению Дж. Паркера, 1560 г., выбранный Робертсом в качестве отправной точки военной революции, не совсем удачен, так как явные признаки, присущие армии Нового времени, армии эпохи военной революции, можно найти в кондоттах ренессансной Италии. Вместе с тем военная революция не закончилась и в 1660 г., поэтому Дж. Паркер предложил расширить ее временные рамки с 1530 по 1710 гг. Во-вторых, Паркер, признавая революционность вклада, сделанного Морицем Оранским и Густавом-Адольфом в развитие западноевропейского военного дела, подчеркнул необходимость отдать должное их предшественникам — к примеру, испанским военным теоретикам и практикам XVI в. Кроме того, Паркер обратил внимание на целый ряд других военно-технических новшеств, оказавших значительное влияние на развитие военного дела в XVI в., и, прежде всего, на новую систему фортификации, trace italienne , которая появилась в ответ на растущую мощь артиллерии.

Статья Паркера привела к оживлению споров вокруг концепции военной революции. За этим небольшим, но весьма содержательным исследованием последовал целый ряд других работ, в которых были изложены все основные «за» и «против» в отношении концепции Робертса. Своеобразным ответом на эти публикации стало масштабное исследование Дж. Паркера «The Military Revolution. Military innovation and the Rise of the West, 1500-1800″, в которой он изложил свое видение проблемы с учетом последних данных. И снова эта работа, в которой английский историк высказался в защиту идеи Робертса против ее критиков, послужила началом новой оживленной дискуссии вокруг проблемы военной революции, которая не закончена и до сих пор. Исследования в этом направлении продолжаются и сегодня, захватывая все новые и новые аспекты перемен в военном деле позднего Средневековья и начала Нового времени.

К настоящему времени в дискуссии вокруг проблемы военной революции четко обозначились основные точки зрения. Мнения историков, занимающихся этим вопросом, расходятся по нескольким основным пунктам, главными из которых являются следующие: являлись ли эти перемены действительно революционными, каков их временной и пространственный охват и в чем заключались их последствия как для истории Европы, так и для всего мира. Главным защитником идеи военной революции и продолжателем дела, начатого М. Робертсом, стал Дж. Паркер. В ряде своих работ он аргументированно и обстоятельно изложил все доводы «за», при этом существенно дополнив и развив концепцию своего предшественника, придав ей большую стройность и определенность. В таком виде военная революция привлекла к себе значительно число сторонников и нашла отражение в серии исследований.

Вместе с тем в это время окончательно сформировалось и окрепло течение, подвергающее сомнению саму идею военной революции. Ученые, которых можно причислить к этой группе, скорее являются сторонниками постепенного, пошагового развития и изменения западноевропейского военного дела в период между концом Средневековья и началом Нового времени. Так, Дж. Хэйл предложил использовать для описания процессов эволюции военного дела в позднем Средневековье и в начале Нового времени термин «военная эволюция», поскольку, по его мнению, для революции процесс перемен в военной сфере оказался слишком растянут во времени. Более того, один из главных «эволюционистов», Дж. Линн, предложил вообще отказаться от термина «военная революция», выдвинув взамен оригинальную гипотезу поэтапного развития европейского военного дела от эпохи Средневековья до наших дней.

Анализируя эволюцию европейского военного дела, Дж. Линн подчеркивал, что для изучения особенностей военного строительства на каждом этапе намного более важным представляется исследование таких его аспектов, как способы комплектования вооруженных сил, их организация, проблемы мотивации и морального духа, состояние командования, формы оплаты военнослужащих и отношения армии к обществу и власти. Технологические и тактические новшества вместе со способами подготовки и обучения личного состава вооруженных сил, которым сторонники военной революции уделяли и продолжают уделять первостепенное внимание, на взгляд Линна, конечно же важны, но по отношению к названным выше аспектам занимают второстепенные позиции. По его мнению, сводить причины изменений в военном деле позднесредневековой Европы и Европы на заре Нового времени к одним только технологическим новшествам типа новой системы фортификации, trace italienne , нельзя.

Подобный радикализм в целом не встретил серьезной поддержки среди основной массы специалистов, занимающихся проблемами военной истории Западной Европы в указанный период, но в известной степени способствовал «размыванию» временных и территориальных рамок военной революции. Так, ряд западноевропейских историков полагает, что на протяжении более чем трехсот лет, с середины XV и до начала XIХ вв., было по меньшей мере две военных революции. Кроме того, по их мнению, рассматривая эту проблему, не стоит замыкаться только европейскими рамками, а необходимо изучить те изменения в военном деле в других регионах мира, имевших место в это же время, а также их взаимовлияние. Некоторые же, как, например, М. Прествич, и вовсе полагают, в чем-то смыкаясь с «эволюционистами», что военная революция XV-XVIII вв. была естественным продолжением средневековой военной революции, проходившей поэтапно с конца XII по 40-е гг. XIV вв.

Спорным и неоднозначным выглядит, по мнению ряда современных историков, и вопрос о степени влияния перемен в военной сфере на заре Нового времени на политическое и социальное устройство европейских государств. Если с точки зрения сторонников военной революции необходимость создания сильных и многочисленных постоянных армий стимулировала процессы становления сильной власти и рождение абсолютистских монархий Нового времени, то, к примеру, Н. Хеншелл полагает, что все было с точностью до наоборот, ибо, по его мнению, абсолютизм есть ничто иное, как миф.

Таким образом, можно заключить, что разброс мнений в западной историографии по проблеме военной революции к настоящему времени достаточно велик. Очевидно, что это разнообразие обусловлено во многом тем, что М. Робертс и его первые последователи оперировали, прежде всего, материалами даже не всей Европы, но прежде всего Европы протестантской, северной и северо-западной. Не секрет, что в основу концепции военной революции легли результаты многолетних изысканий Робертса по шведской политической, социально-экономической и военной истории XVII в. Привлечение же материалов из других регионов Европы и тем более с ее периферии давало порой весьма неожиданные результаты, которые нельзя было однозначно истолковать в свете «ортодоксальной» теории военной революции. Это обусловило разложение прежде ясной и целостной концепции из-за возникших внутренних противоречий и, как следствие, жесткую критику основных тезисов «революционной» теории. Попытка найти выход из этой ситуации привела к появлению модернизировать теорию, привести ее в соответствие с новыми данными, равно как обусловило появление отрицающих ее новых, построенных на совершенно других принципах гипотез. Оживленная дискуссия вокруг проблемы военной революции, начавшаяся пятьдесят лет назад, отнюдь не закончилась и продолжается и по сей день.

В российской историографии проблема военной революции и тех перемен, которые она вызвала в военном деле и обществе, применительно к России, практически не разработана да и вообще является малоизвестной. Одним из первых среди отечественных историков о существовании такой концепции и о существующей взаимосвязи между изменениями в военном деле Западной Европы на рубеже Средневековья и Нового времени и рождением государства и общества Нового времени заговорил А.Б. Каменский. Однако его почин не получил развития, а сама концепция по-прежнему оставалась практически незамеченной. Лишь в последние годы наметился определенный отход от прежнего отношения к военной революции. Однако если упоминания о ней применительно к России и появились в работах отечественных специалистов, то, как правило, делаются они со ссылкой на зарубежных авторов и без попыток проанализировать сущность этого явления применительно к отечественным условиям. Более серьезный подход к использованию концепции военной революции можно найти в последних работах уральского историка С.А. Нефедова. Однако и в этом случае эта концепция не стала предметом специального изучения, а не более чем дополнением к основной теме его исследований.

Почему концепция военной революции не вызвала интереса у отечественных историков, особенно советских — не совсем понятно, поскольку многие аспекты, связанные с переворотом в развитии военного дела, вызванном внедрением пороха и огнестрельного оружия, были достаточно подробно разработаны не только в трудах дореволюционных отечественных профессиональных военных историков, но и в работах основоположников марксизма. Особенно много внимания этим вопросам уделял Ф. Энгельс. В ряде своих работ на военную тематику он не только достаточно подробно рассмотрел основные перемены в тактике и вооружении, но и те изменения, которые вызвали военные перемены в экономической, социальной и политической сферах жизни общества. При этом он неоднократно использовал для характеристики этих перемен прилагательное «революционный». Однако немногие из советских историков, занимавшихся военно-историческими исследованиями, в лучшем случае ограничились лишь описанием перемен, имевших место в развитии отечественного военного дела в XV — XVIII вв., не вдаваясь в их анализ и уж тем более отказываясь замечать бурные дискуссии, развернувшиеся вокруг проблемы военной революции на рубеже Средневековья и Нового времени, в западной исторической науке.

Чем это обусловлено — вопрос, требующий отдельного изучения, но, как нам представляется, это связано с отмеченным выше общим пренебрежением отечественной исторической науки к военной истории как «уделу» историков-военных и с определенной изоляцией ее от исторической науки западной. В результате, проанализировав общее состояние военно-исторических исследований в современной России и сравнив его с достижениями западной военно-исторической науки, можно с уверенностью сказать, что отечественная наука находится еще в самом начале этого пути. До хотя бы частичного преодоления тех застарелых предубеждений, стереотипов и штампов, сложившихся за десятилетия, если не века, пренебрежения изучением проблем развития военного дела, еще достаточно далеко.

Констатировав в целом неудовлетворительное положение в отечественной историографии с изучением военной революции применительно к русским условиям, вернемся снова к дискуссии вокруг идеи, вброшенной в сознание западной исторической науки М. Робертсом. К настоящему времени гипотеза о военной революции в Европе на рубеже Средневековья и Нового времени в наиболее сжатом виде, по мнению Дж. Паркера, может быть представлена следующим образом. «Трансформация военного дела в Европе на заре Нового времени включала в себя три основных компонента — широкое использование огнестрельного оружия, — писал он, — распространение новых систем фортификации и рост численности армий…». Эти три инновации повлекли за собой все остальные новшества сперва в военном деле, а затем и перемены в политическом, социальном, экономическом и культурном устройстве западноевропейского общества. В том, что внедрение пороха и огнестрельного оружия в повседневную военную практику Запада (и затем Востока — thor) имело весьма и весьма серьезные последствия — с этим согласны все участники дискуссии. Однако противники концепции Робертса и Паркера считают, что для описания характера этих перемен термин «революция» не подходит из-за чрезвычайной их растянутости во времени и «размывания» в результате расширения поля исторического поиска первоначально стройной и логичной идеи.

В этом есть свои резоны, но стоит ли из-за этого отказываться от самой концепции на том лишь основании, что она не укладывается в первоначально очерченные рамки? В этом случае мы согласны с мнением А.Я Гуревича, который писал, что «идеальный тип», с которым работает историк, представляет собой предварительный, весьма схематичный образ реконструируемого мира, своего рода «исследовательскую утопию», рабочую модель. «Общие понятия, которыми неизбежно пользуется историк, в контексте его исследования конкретизируются. В процессе этой конкретизации они всякий раз насыщаются новым содержанием. Более того, в тех случаях, когда эти абстракции вступают в противоречие с материалом, полученным из источников, общие понятия приходится уточнять, переосмыслять и далее, в определенных случаях, отбрасывать. Теоретические конструкции не должны быть прокрустовым ложем, в которое во что бы то ни стало необходимо уложить многоцветную действительность (выделено нами — thor)…». И самая главная мысль уважаемого историка, с которой мы целиком и полностью согласны — «идеальный тип» не есть цель исследования, а не более чем средство, «необходимый инструмент (выделено нами — thor), который ни в коем случае не должен ограничивать свободы поиска и подчинять научный анализ априорной конструкции…». И если отнестись к выдвинутой идее Робертса именно к рабочему инструменту, который в процессе работы «изнашивается» и требует постоянной «правки» и «заточки, если считать концепцию военной революции не догмой, а руководством к действию — то отбрасывать ее не только не стоит, а, напротив, имеет смысл усовершенствовать ее.

Мы считаем, что концепция военной революции за пятьдесят лет не только не устарела, а, напротив, стала представлять еще больший интерес и ценность, особенно в свете тех перемен, которые произошли в военном деле на закате ХХ и в начале XXI вв. Еще раз подчеркнем, что углубленное изучение процессов развития военного дела в Западной Европе в конце Средневековья — начале Нового времени выявило главное и самое уязвимое место концепции Робертса: в своих построениях он основывался на результатах изучения особенностей государственного строительства и развития военного дела в странах протестантской, северо-западной и северной Европы, причем в достаточно узком временном промежутке. Попытки же выйти за очерченные первоначально узкие временные и территориальные рамки, как было отмечено выше, дали несколько неожиданные результаты, не укладывающиеся в ставшее внезапно узким «старое платье короля». Однако стоит ли на этом основании отбрасывать саму идею революции в военном деле, существует ли возможность примирения крайних точек зрения и выработки нового видения проблемы «военной революции» применительно к периоду позднего Средневековья и начала Нового времени с учетом всех тех критических замечаний, которые были высказаны в ее адрес в предыдущие годы? На наш взгляд, да, существует!

Чтобы обосновать этот тезис, для начала необходимо определиться с тем, что представляет собой термин «военная революция», в чем его сущность. На наш взгляд, ни определение, данное М. Робертсом, ни его «исправленное» прочтение Дж. Паркером в неполной мере отражают сущность этого чрезвычайно интересного и важного исторического феномена. Попытаемся дать свое определение сущности военной революции, исходя из того, что такое «революция» вообще.

Наиболее распространенное определение термина «революция» заключается в том, что под ней понимается некое качественное изменение, коренная ломка сложившихся принципов, представлений или концепций в жизни общества или отдельных его сфер. Это изменение есть проявление скачка, возникающего в тот момент, когда количественные изменения в той или иной сфере жизни общества достигают определенной величины, за которой следует возникновение нового качества. Следовательно, военную революцию можно определить как коренную ломку существовавшей до этого военной системы и создания новой, радикально отличающейся от нее.

Исходя из этого определения, можно уточнить структуру военной революции. Являясь частью непрерывного исторического процесса, она не представляет собой некое статическое, застывшее образование, а, наоборот, постоянно изменяется и развивается. Неизменной остается лишь некоторое ядро, центральная идея, точка опоры, вокруг которой и вращаются все изменения. Именно поэтому имеет смысл говорить о военной революции как о сложном, имеющем многослойную структуру феномене, в развитии которого можно выделить три основных этапа.

Главным движущим мотивом развития военного дела, вне всякого сомнения, следует считать стремление военачальников как можно быстрее и эффективнее разгромить неприятеля, используя все наличные силы и средства. Замечание, сделанное Ф. Энгельсом почти полтора столетия назад относительно взаимосвязи изменений в военной сфере с изменениями в экономике, не утратило своего значения до сих пор. «Ничто так не зависит от экономических условий, — писал он, — как именно армия и флот. Вооружение, состав, организация, тактика и стратегия зависят, прежде всего, от достигнутой в данный момент ступени производства и от средств сообщения. Не «свободное творчество ума» гениальных полководцев действовало здесь революционизирующим образом, а изобретение лучшего оружия и изменение солдатского материала; влияние гениальных полководцев в лучшем случае ограничивается тем, что они приспособляют способ ведения боя к новому оружию и к новым бойцам…». Правда, на наш взгляд, формула, выведенная Ф. Энгельсом, нуждается в некотором уточнении. При сохранении примата экономических перемен над военными необходимо в большей степени учитывать влияние субъективного фактора. Гениальные полководцы не просто следуют за событиями, но стараются по мере возможности подтолкнуть события, стремясь получить самое эффективное оружие и лучших солдат. Это стремление, в свою очередь, стимулирует развитие экономики, а последнее — новые перемены в военной сфере.

Исходя из этого, можно с уверенностью сказать, что содержанием первого, или подготовительного, этапа военной революции, как раз и является попытка приспособить новейшие технологии для решения главной задачи, стоящей перед военными — добиться решающей победы. На этом этапе идет постепенное формирование некоей «критической» массы количественных изменений в военном деле — и в военных технологиях, и в тактике, и в стратегии. Процесс ее накопления мог иметь широкие временные и пространственные рамки, при этом военная мысль развивалась, как правило, в традиционном русле. Как метко заметила американская писательница Б. Такман в своей нашумевшей книге «Августовские пушки», «…мертвые битвы, как и мертвые генералы, держат своей мертвой хваткой военные умы…». В этой связи уместно провести аналогию с научными революциями. Анализируя процессы смены научной парадигмы, Т. Кун отмечал, что «усвоение новой теории требует перестройки прежней и переоценки прежних фактов, внутреннего революционного процесса, который… никогда не совершается в один день…», и что всякие попытки внедрения новой научной парадигмы встречают упорное сопротивление. «Источник сопротивления лежит в убежденности, — писал он дальше, — что старая парадигма, в конце концо, решит все проблемы, что природу можно втиснуть в те рамки, которые обеспечиваются этой парадигмой…».

Однако рано или поздно стремление соединить традицию и новую реальность, рождающуюся на полях сражений, найти некий компромисс между стариной и новизной, заводило в тупик. Новое, в конце концов, категорически отказывалось укладываться в прокрустово ложе традиции. И в этот момент и происходила собственно военная революция — количество посредством скачка переходило в новое качество, рождалась новая военная школа, построенная на качественно иных основаниях, чем все предыдущие. В этом плане примечательно высказывание русского военного теоретика конца XIX — начала ХХ вв. Н.П. Михневича. Он писал, что «хотя в развитии военного искусства, по-видимому, и наблюдается прогресс, но самое прогрессирование его идет скачками (выделено нами — thor)…».

Этот скачок в развитии военного дела, как правило, ограничен во времени и пространстве и может быть связан с деятельностью одного или нескольких военных теоретиков и практиков. Время скачка и есть время второго, основного, этапа военной революции.

Однако далеко не всегда новая военная школа наголову превосходит доведенную до максимальной степени совершенства старую. Ее преимущества бывают очевидны не сразу, тем более что в военном деле, которое сродни искусству, очень силен субъективный фактор, и в конечном итоге воюют не оружие и не идеи, а люди. Поэтому новая военная система, попавшая в негодные руки, может вполне проиграть соревнование со старой, которую использует более умелый и талантливый военачальник. Именно этим и обусловлено появление третьего, завершающего, этапа военной революции. На нем доказавшие на практике свою эффективность новые методы и приемы ведения войны осваивались, совершенствовались и приспосабливались к конкретно-историческим условиям другими армиями и обществами. Затем этот цикл повторялся снова и снова. Таким образом, можно заключить, что процессы эволюции-революции в развитии военного дела были теснейшим образом взаимосвязаны и действовали рука об руку.

Исходя из всего этого, можно будет попытаться дать развернутое определение военной революции в Западной Европе в конце Средневековья — начале Нового времени. Под военной революцией позднего Средневековья — начала Нового времени в Западной Европе мы понимаем радикальные перемены в военном деле, которые привели к рождению новой военной традиции, в корне отличавшейся от предыдущей, средневековой. Выразившиеся на первых порах во внедрении в повседневную военную практику огнестрельного оружия, сначала тяжелого (артиллерия), а затем и ручного (пистолеты, аркебузы и мушкеты), они привели к коренному перевороту в тактике и стратегии европейских армий. Война из искусства все больше стала превращаться в науку. На смену немногочисленным средневековым милициям пришли постоянные регулярные армии, насчитывавшие десятки и сотни тысяч человек и находившиеся целиком и полностью на государственном содержании и обеспечении. Прежняя наступательная ударная тактика сменилась оборонительной линейной. Исход боя решался теперь не рукопашным боем бойцов-одиночек, а слаженными действиями масс единообразно вооруженных и обученных пехотинцев и кавалеристов, вооруженных огнестрельным оружием и поддерживаемых мощной артиллерией. Армия-машина, армия, организованная по принципу мануфактуры, пришла на смену прежнему войску, которое можно уподобить мастерской средневекового ремесленника.

Эта военная революция не могла не привести к серьезным переменам в политической, социальной, экономической и культурной жизни европейского общества, ибо отставание в перенимании новинок военной теории и практики неизбежно вело к превращению отстающего, неспособного к модернизации государства из субъекта международных отношений в объект. Начавшись в виде изменений в военной сфере, эта революция в конечном итоге привела к трансформации средневекового западноевропейского общества и государства с присущими им политическими, экономическими, социальными и культурными институтами в государство и общество Нового времени.

Конечно, М. Робертс был не совсем прав, ограничив время военной революции периодом с 1560 по 1660 гг. Тем не менее, на наш взгляд, отвергать саму концепцию военной революции в пользу эволюции на основании того, что сам процесс изменений занял несколько сот лет, нельзя. Ошибочной представляется также и идея о существовании двух (или более) военных революций в период между 1450 и 1800 гг.

Военная революция в Европе на пороге Нового времени действительно имела место, и была она одна. Но картина ее была намного сложнее и не столь прямолинейна, как может показаться на первый взгляд. К первому этапу военной революции можно отнести промежуток времени с конца или даже с середины XV в. и до 90-х гг. XVI в. В эти годы шел процесс постепенного накопления тех количественных изменений в военной сфере, затронувший и теорию, и практику. В конечном итоге они должны были рано или поздно перерасти в качественный скачок, что и случилось в конце XVI — 1-й трети XVII вв. Период же, указанный М. Робертсом, можно соотнести со вторым ее этапом, временем скачка, своеобразного прорыва в военном деле Европы. При этом его рамки можно сузить до 90-х гг. XVI в. — 30-х гг. XVII в. Именно в это время и произошел тот самый переворот в тактике и обучении войск, повлекший за собой все остальные перемены — как чисто военные, так и политические, социальные, экономические, культурные и прочие. Период же с конца 30-х гг. XVII в. и вплоть до конца эпохи наполеоновских войн — это время постепенного совершенствования той системы принципов подготовки и ведения войны, что были разработаны Морицем и Вильгельмом Нассаускими на рубеже XVI/XVII вв. и развиты применительно к новым условиям шведским королем Густавом-Адольфом. Ведь по существу, после того, как в результате реформ Вильгельма и Морица впервые после развала Римской империи и ее военной системы в Европе родилась первая по-настоящему постоянная, регулярная армия. В дальнейшем речь шла о развитии тех идей, которые были высказаны и реализованы ими.

В самом деле, средства истребления людей, которыми располагали Мориц Нассауский и Наполеон спустя 200 лет, не слишком сильно отличались друг от друга. Разница были лишь в том, что Наполеон располагал значительно большими ресурсами, и потому мог утверждать, что «Бог всегда на стороне больших батальонов». Так что переход от сравнительно небольших армий смешанного комплектования 1-й половины XVII в., в которых наемники все еще господствовали, к армиям 2-й половины XVII — XVIII вв., где их существенно потеснили рекруты, набранные принудительно из числа подданных короля, к конскрипционным и первым массовым армиям 1-й половины XIX в. вовсе не означал радикальных перемен в европейском военном деле. Менялись мундиры, прически, отдельные (только отдельные — !) элементы тактики и стратегии, но не оружие и основные идеи и уж тем более не ментальность военного сообщества. Войны наполеоновской эпохи стали только еще более грубыми, жестокими, избавились от налета некоей салонности, церемонности, присущей войнам 2-й половины XVII — XVIII вв., и только. Пока не появились пулеметы, скорострельные магазинные винтовки и артиллерийские орудия, телеграф, радио и железные дороги, европейские армии и их тактика и стратегия менялась не настолько существенно, чтобы можно было говорить о новой военной революции. Чтобы это случилось, европейское общество должно было окончательно завершить переход от мануфактуры к фабрике, завершить промышленную революцию. С последней была связана очередная военная революция, пришедшаяся на годы Первой мировой войны и завершившаяся уже в годы Второй мировой войны.

Возвращаясь к идее военной революции как исторического феномена, то, приняв во внимание скачкообразность развития военного дела и проанализировав процессы изменений в этой одной из важнейших сфер деятельности человеческого общества, нетрудно заметить, что военная революция позднего Средневековья — начала Нового времени, описанная М. Робертсом, не была уникальным явлением в мировой истории. Более того, можно смело утверждать, что она вовсе не случайность, нет, она часть мирового исторического процесса в целом, одно из звеньев в цепи других военных революций. Первой военной революцией можно считать возникновение армии как государственного, политического института, пришедшего на смену племенным ополчениям. К значительным последствиям, и не только в военной сфере, привело появление боевых колесниц и конницы. Не меньшее значение для развития военного дела и искусства имела т.н. «гоплитская» революция, а впоследствии рождение регулярной, постоянной армии в эллинистических государствах и Римской империи. Введение во всаднический обиход стремени и седла с высокими луками в эпоху раннего Средневековья во многом способствовало формированию элитной тяжеловооруженной конницы, на долгое время захватившей господство как на полях сражений, так и во власти.

Т.о., многочисленные технологическое новшества на протяжении Древности и Средневековья неоднократно меняли «лицо битвы» и войны в целом. Однако по большей части все они в той или в иной степени являлись локальными переворотами, не меняя коренным образом расстановки сил и не делая в конечном итоге лишь одну определенную модель военного строительства образцом для всеобщего подражания и копирования. Те же самые регулярные армии эллинистических монархий и Римской империи оказались неспособны преодолеть сопротивления, казалось бы, более консервативных и традиционных военных систем Азии, равно как и пехотные армии имперского Китая на закате истории древнего мира неоднократно терпели жестокие поражения от конных ополчений кочевников-сюнну.

Именно по этой причине вряд ли можно считать переворот в тактике, осуществленный в 1-й половине XIV в. англичанами, военной революцией Средневековья, как это предложил М. Прествич и К. Роджерс. Отечественный автор Д. Уваров по этому поводу справедливо отмечал, что, по существу, «специфическая английская тактика в принципе могла применяться единственным государством в Европе из-за отсутствия у других столь же квалифицированных лучников и поэтому является исключением в общеевропейском военном искусстве…». Всякие попытки скопировать английский опыт, хотя бы в той же самой Франции, не имели успеха. Достаточно вспомнить неудачный опыт создания корпуса т.н. «франк-аршеров» правительством Карла VII французского в последние годы Столетней войны. Новая военная система должна была быть одновременно и достаточно простой и универсальной, чтобы ее можно было легко усвоить и затем использовать в различных условиях, и в то же время обладать большей эффективностью, чем все предыдущие. В противном случае, как это было с английской тактикой конца XIII — XV вв., она как слишком сложная, специализированная и недостаточно гибкая, была обречена на вымирание, не оставив потомства.

Совсем иначе дело обстояло с военной революцией в Западной Европе на рубеже Средневековья и Нового времени. Можно со всей уверенностью сказать, что она, безусловно, явилась первой глобальной по своим последствиям военной революцией. Она не просто привела к рождению новой системы организации военного дела. Это неоднократно случалось прежде, как было отмечено выше, в самых разных регионах мира. Нет, здесь дело было в другом. Как справедливо отмечал Дж. Паркер, эта военная революция привела к коренной перемене в расстановке сил на мировой арене: «В значительной степени «Подъем Запада» был предопределен применением силы, тем, что баланс сил между европейцами и их заокеанскими противниками постоянно склонялся в пользу первых;… ключ к успеху европейцев в создании первых по настоящему глобальных империй между 1500 и 1750 гг. заключался в как раз в тех усовершенствованиях способности вести войну, которые позднее будут обозначены как «военная революция»…».

Завоеванное европейцами военное превосходство над своими потенциальными противниками на суше и на море как в Старом, так и в Новом свете способствовало во многом, по меткому замечанию американского историка У. Мак-Нила, «смыканию всепланетной ойкумены», в результате чего «мировая история получила новую размерность». Резко активизировавшиеся связи между континентами, цивилизациями, государствами, народами способствовали более интенсивному, нежели ранее, трансферту знаний и культурных ценностей, обострению межгосударственной конкуренции и борьбы за сферы влияния, ресурсы, контроль за торговыми путями и пр., что способствовало как развитию человеческой цивилизации в целом, так и военного дела в частности. Развитие экономики, науки и техники в западном мире дало в руки европейским политикам и военным необходимые средства для поддержания необходимого уровня военной мощи для защиты своих глобальных интересов, а стремление сохранить достигнутое военное превосходство стимулировало дальнейшее развитие военных технологий и военной мысли неизбежно вело к следующей военной революции. Она последовала в начале ХХ в., когда в огне Первой мировой войны родилась «война машин и моторов». Сейчас, спустя менее чем сто лет после первой мировой войны, на наших глазах происходит очередная военная революция, в корне меняющая существовавшие до сих пор представления о войне. И две последних революции, закрепив господствующее положение Запада в военной сфере, сохранили тем самым достигнутое военным путем в конце Средневековья — раннем Новом времени политическое, экономическое и культурное доминирование западной цивилизации над всеми остальными.

Страны, оказавшиеся в сфере воздействия Запада, должны были сделать свой выбор и дать ответ на вызов со стороны европейцев. Сохранение собственной независимости, своеобразной культуры и образа жизни напрямую были связаны со способностью того или иного незападного общества воспринять идеи военной революции и реализовать их применительно к своим условиям. Однако дать адекватный ответ на вызов Западной Европы в военной сфере удалось на переломе Средневековья и Нового времени далеко не всем незападным цивилизациям. В этом плане представляется интересным изучение опыта перенимания новинок военной технологии, тактики и стратегии, связанных с военной революцией, государствами Восточной и Юго-Восточной Европы, прежде всего Речью Посполитой, Россией и Турцией, принадлежавших к разным цивилизациям и культурам.

Пример этих трех государств и их ответа на западноевропейский вызов тем более интересен, что все они находились на периферии толчка, вызвавшего к жизни военную революцию. Постоянно контактируя со странами Западной Европы, они оказались втянуты в процесс стремительных перемен в военном деле примерно в одно и то же время, с некоторым опозданием против ведущих западноевропейских государств, но с близких стартовых позиций.

Однако ответ, которые дали эти страны на военный вызов со стороны Европы, оказался различным. Османская империя, считавшаяся в XVI в. идеальным «военным» государством, внушавшая страх своим соседям, к началу XVIII в. уже утратила в значительной степени былое величие и мощь, а столетием спустя стала скорее объектом международных отношений, нежели субъектом. Речь Посполитая к концу XVIII в. и вовсе исчезла с политической карты мира. Такое ее падение было тем более удивительно, поскольку польско-литовская армия в конце XVI — 1-й половине XVII вв. считалась одной из боеспособнейших армий Европы. Она успешно воевала и с вымуштрованной шведской армией, и с русскими ратями, и с турецко-татарскими полчищами. Под занавес XVII столетия, в 1683 г., слава польского оружия получила еще одно яркое подтверждение, когда небольшая армия короля Яна Собесского, насчитывавшая всего лишь ~ 26 тыс. тыс. солдат и офицеров, сыграла главную роль в спасении Вены, столицы Римской империи, от османского нашествия. Однако не прошло 20 лет, как территория Польши и Литвы стала «проходным двором» для армий Швеции и России, сражавшихся не на жизнь, а на смерть, а к концу XVIII в. Речь Посполитая и вовсе исчезла с политической карты мира, разделенная между своими могущественными соседями.

Среди тех, кто сыграл роковую роль в падении могущества Османской империи и «Finis Poloniae «, едва ли не первое место занимала Российская империя. Когда в конце XV в. Россия впервые вышла на широкую международную арену и заявила о своих внешнеполитических претензиях, вряд ли кто в тогдашней Европе или в Турции мог предположить, что именно это, практически никому дотоле неизвестное государство в результате успешного завершения военной революции превратится в евразийского колосса, который в течение более чем трех столетий будет оказывать серьезное влияние на развитие событий не только в Европе и Азии, но и во всем мире. Все это стало возможным не в последнюю очередь потому, что, пожалуй, именно в России из всех неевропейских стран военная революция получила свое наиболее полное воплощение, причем по всем основным направлениям — военному, политическому, экономическому, социальному и культурному. Однако этот успех дался ей дорогой ценой, послужив впоследствии причиной нарастающего отставания российского общества и государства в социально-экономическом и политическом развитии от передовых стран Европы в XIX в., что в немалой степени способствовало трем революциям и радикальным переменам в ХХ в. как попытке догнать ушедший далеко вперед Запад.

Т.о., военная революция на периферии Западной Европы имела свои характерные черты, отличные от классической модели, описанной М. Робертсом и его последователями, и дала несколько неожиданные результаты. Сравнительно-историческому анализу классической, западноевропейской модели военной революции конца Средневековья — раннего Нового времени и ее периферийных разновидностей, посвящается данное исследование.

Литература

1. Бескровный Л.Г. Русская армия и флот в XVIII в. М., 1958.

2. Гуревич А.Я. Историческая наука и научной мифотворчество (Критические заметки) // Гуревич А.Я. История — нескончаемый спор. М., 2005.

3. Золотарев В.А. Военная безопасность государства Российского. М., 2001.

4. Золотарев В.А., Межевич М.Н., Скородумов Д.Е. Во славу Отечества Российского. М., 1984.

5. История военной стратегии России. М., 2000.

6. Кун. Т. Структура научных революций. М., 2002.

7. Мак-Нил У. Восхождение Запада. Киев — М., 2004.

8. Масловский Д.Ф. Строевая и полевая служба русских войск времен императора Петра Великого и императрицы Елизаветы. М., 1883

9. Михневич Н.П. Основы русского военного искусства. Сравнительный очерк состояния военного искусства в России и Западной Европе в важнейшие исторические эпохи. СПб., 1898.

11. Монтекуколи Р. Записки Раймунда графа Монтекукули, генералиссимуса цесарских войск, генерал-фельдцейхмейстера и кавалера Златаго Руна или главные правила военной науки вообще. М., 1760

12. Нефедкин А.К. Боевые колесницы и колесничие древних греков (XVI — I вв. до н.э.). СПб., 2001. (автореферат)

28. Энгельс Ф. Армия М., 1959.

29. Энгельс Ф. Артиллерия // Маркс К. Энгельс Ф. Сочинения. Т. 14.

30. Энгельс Ф. Кавалерия // Маркс К. Энгельс Ф. Сочинения. Т. 14.

31. Энгельс Ф. О разложении феодализма и возникновении национальных государств // Маркс К. Энгельс Ф. Избранные сочинения. Т. 6. М., 1987.

32. Энгельс Ф. Тактика пехоты и ее материальные основы 1700-1870 гг. // Маркс К. Энгельс Ф. Сочинения. Т. 20.

33. Black J. European Warfare 1494-1660 and the Military Revolution // History Review. March 2003.

34. Clark G. War and Society in the Seventeenth Century. Cambridge, 1958.

36. Creveld M. van. Technology and War I: to 1945 // The Oxford Illustrated History of Modern War. Oxford, 1997.

37. Croxton D. A Territorial Imperative? The Military Revolution, Strategy and Peacemaking in the Thirty Year War // War in History. 1998. № 5 (3).

38. Downing B.M. Constitutionalism, Warfare, and Political Change in Early Modern Europe // Theory and Society. Vol. 17. № 1 (Jan., 1988).

39. DeVries K. Gunpowder Weaponry and the Rise of the Early Modern State // War in History. 1998. № 5 (2).

40. Hall B.S., DeVries K.R. The Military Revolution Revisited // Technology and Culture. 1990. № 31.

41. Hellie R. Enserfment and Military Change in Muscowy. Chicago-London, 1971.

42. Jespersen K.J.V. Social Change and Military Revolution in Early Modern Europe: Some Danish Evidence // Historical Journal. Volume 26. Issue 1 (Mar., 1983).

43. McNeill W. The Pursuit of Power. Chicago, 1982.

44. The Medieval Military Revolution: State, Society and Military Change in Medieval and early Modern Europe. L., 1998.

45. Lynn J.A. Review Essay: Clio in Arms: the Role of the Military Variable in Shaping History // The Journal of Military History. Vol.55. № 1 (Jan., 1991).

46. Palmer M.A.J. The «Military Revolution» Afloat: the Era of the Anglo-Dutch Wars and the Transition to Modern Warfare at Sea // War in History. 1997. № 4 (2).

47. Parker G. The «Military Revolution,» 1560-1660 — a Myth? // The Journal of Modern History. Vol. 48. № 2 (June 1976).

48. Parker G. The «Military Revolution» 1955-2005: from Belfast to Barcelona and the Hague // The Journal of Military History 69 (January 2005).

49. Parrott D. The Constraints on Power: Recent Works on Early Modern European History // European History Quaterly. 1990.

50. Paul M. The Military Revolution in Russia, 1550-1682 // The Journal of Military History. № 68 (January 2004).

51. Poe M. The Consequences of the Military Revolution in Moscovy: A Comparative Perspective // Comparative Studies in Society and History. Vol. 38. № 4 (Oct., 1996).

52. Prestwich M. Armies and Warfare in the Middle Ages. The English Experience. New Hawen & London, 1996.

53. Raudzens G. Military Revolution or Maritime Evolution? Military Superiorities or Transportation Advantages as Main Causes of European Colonial Conquests to 1788 // The Journal of Military History. Vol. 63. № 3. (Jul. 1, 1999).

54. Roberts M. From Oxenstierna to Charles XII. Four studies. Cambridge, 1991.

55. Roberts M. The Military Revolution, 1560-1660 // Roberts M. Essays in Swedish History. L. 1967.

56. Roberts M. The Swedish Imperial Experience 1560-1718. Cambridge, 1979.

57. Rogers C.J. The Military Revolution in History and Historiography // The Military Revolution Debate. Boulder-Oxford, 1995.

58. Rogers C.J. The Military Revolution of the Hundred Years’ War // The Journal of the Military History. Vol. 57. № 2. (Apr., 1993).

59. Roy K. Military Synthesis in South Asia: Armies, Warfare and Indian Society c. 1740-1849 // The Journal of Military History. Vol. 69. (July, 2005).

Военная революция

Военная революция или революция в военном деле - радикальное изменение в стратегии и тактике военного дела в связи со значительными изменениями в государственном управлении. Эту концепцию предложил Майкл Робертс в 1950-х годах. Изучая Швецию 1560-1660-х годов он занялся поиском основополагающих изменений в европейском методе ведения войн , которые были вызваны внедрением огнестрельного оружия. М. Робертс связал военные технологии со значительно более обширными историческими последствиями. По его мнению, инновации в тактике, обучении войск (сил) и в военной доктрине , осуществленные голландцами и шведами в 1560-1660-х годах, увеличили эффективность огнестрельного оружия и создали необходимость в лучше тренированных войсках и, стало быть, в постоянных армиях . Эти изменения, в свою очередь, имели значительные политические последствия: необходим был иной уровень администрирования для поддержки и снабжения армии средствами, людьми и провиантом , кроме того, необходимы были финансы и создание новых управляющих институтов. «Так, - объясняет Робертс, - современное военное искусство сделало возможным - и необходимым - создание современного государства».

Концепцию развил Джеффри Паркер, прибавив к уже имевшимся проявлениям военной революции артиллерийские форты, способные противостоять новой осадной артиллерии, рост испанской армии и такие военно-морские инновации как линейные корабли, дающие бортовой залп. Дж. Паркер также подчеркнул общемировое значение этого явления, связав военную революцию в Европе с восхождением Запада к мировому господству. Некоторые историки (среди них Кристофер Даффи) нашли эту концепцию преувеличенной и вводящей в заблуждение.

Происхождение концепции

Концепцию Военной революции впервые предложил М. Робертс в 1955 году. 21 января 1955 года он прочел лекцию в университете Квинс в Белфасте , которая позже была издана в качестве статьи «Военная революция 1560-1660 гг.». Она вызвала дебаты в исторических кругах, длившиеся в течение 50 лет, в которых концепция была оформлена. Хотя историки часто нападают на изыскания Робертса, они обычно соглашаются с его основным выводом, что европейское военное дело в корне изменилось в раннее Новое время.

Хронология

М. Робертс расположил свою военную революцию между 1560 и 1660 годами. По его мнению, в этот период была разработана линейная тактика , развивающая преимущества огнестрельного оружия . Как бы то ни было, эта хронология оспаривается многими учеными.

Эиртон и Принс подчеркивают важность «пехотной революции», начавшейся в начале XIV века . Дэвид Илтис отмечает, что действительное изменение огнестрельного оружия и разработка военной доктрины, связанной с этим изменением, происходили в начале XVI века, а не в конце его, как определил М. Робертс.

Иные отстаивают более поздний период изменений в военном деле. Например, Джереми Блэк считает, что ключевым был период 1660-1710 годов. В эти года происходил рост в геометрической прогрессии размеров европейских армий . В то время как Клиффорд Рождерс разработал идею успешных военных революций в разные периоды времени: первая, «пехотная», - в XIV веке, вторая, «артиллерийская», - в XV веке, третья, «фортификационная», в XVI веке, четвёртая, «огнестрельная» - в 1580-1630-е года, и, наконец, пятая, связанная с ростом европейских армий, - между 1650 и 1715 годом. Аналогично Дж. Паркер растянул период военной революции с 1450 до 1800 год. В этот период, по его мнению, европейцы достигли превосходства над остальным миром. . Не удивительно, что некоторые ученые подвергают сомнению революционный характер изменений, протянувшихся на четыре столетия. . К. Роджерс предложил сравнивать военную революцию с теорией прерывистого равновесия , то есть он предположил, что за короткими прорывами в военной сфере следовали более продолжительные периоды относительной стагнации.

Тактика

Линейная тактика

Неглубокие построения идеально подходят для защиты, но они слишком неповоротливы для атакующих действий. Чем длиннее фронт, тем сложнее соблюдать строй и избегать разрывов, осуществлять манёвр, особенно поворот. Густав Адольф хорошо понял, что штурмовые колонны, вроде тех, что использовал Тилли являются более быстрыми и поворотливыми. Шведский король использовал их, когда это требовалось, например, в битве при Альте Весте . В итоге, армии стали использовать более тонкие построения, но при медленных эволюциях и примеряясь к тактическим соображениям. . Огнестрельное оружие ещё не было столь эффективным, чтобы единолично властвовать над расположением войск , другие соображения также брались во внимание: например, опыт частей, обозначенная цель, местность и т. д. Дискуссия насчет линии и колонны шла весь XVIII век вплоть до наполеоновских времен и сопровождалась некоторым уклоном в сторону глубоких колонн поздних кампаний Наполеоновских войн. По иронии, снижение глубины кавалерийских построений оказалось более стойким изменением, которое провел Густав Адольф. В соединении с меньшим упором на пистольный огонь эта мера вылилась в предпочтение огню схватки с использованием холодного оружия, что было прямой противоположностью тенденции, которую отстаивал М. Робертс.

Trace Italienne

Концепция линейной тактики М.Робертса подверглась критике со стороны Дж. Паркера, который задал вопрос, почему казалось бы устаревшие испанские терции разбили шведов в битве при Нёрдлингене .

Вместо линейной тактики Дж. Паркер предложил в качестве ключевого технологического элемента появление бастионной системы укреплений (или trace italienne) в Европе раннего Нового времени . В соответствии с этой точкой зрения, результатом сложности взятия таких укреплений стало глубокое изменение в стратегии. "Войны превратились в серии затяжных осад, - говорит Дж. Паркер, - а битвы в открытом поле стали редкостью в регионах, где существовал trace italienne. В высшей степени, - продолжает он, - «военная география», иными словами, существование или отсутствие trace italienne в данной области, ограничивала стратегию в раннее Новое время и вела к созданию больших по численности армий, необходимых для осады новых укреплений и для составления их гарнизонов. Таким образом, Дж. Паркер устанавливал зарождение военной революции в начале XVI века . Он также придал ей новое значение, не только как фактор роста государства, но и главный, вместе с «морской революцией», фактор подъема Запада по сравнению с другими цивилизациями.

Эта модель была подвергнута критике. Джереми Блек отметил, что развитие государства позволило рост размера армий, а не наоборот, и обвинил Дж. Паркера в «технологическом детерминизме ». В дальнейшем подсчеты, представленные Дж. Паркером, чтобы отстоять свою идею о росте армий, были жестко раскритикованы Д.Илтисом за недостаточную последовательность, а Дэвид Пэррот доказал, что эпоха trace italienne не дает значительного роста в размере французских войск и что в поздний период Тридцатилетней войны наблюдается рост доли кавалерии в армиях, который, в противоположность тезису Дж. Паркера о превалировании осадной войны, показывает снижение её значимости.

Пехотная революция и закат кавалерии

Некоторые медиевисты выработали идею пехотной революции, произошедшей в начале XIV века, когда в некоторых известных битвах, например, в битве при Куртре , битве при Бэннокберне , битве при Алмире, тяжелая конница была разбита пехотой . Как бы то ни было, следует отметить, что во всех этих битвах пехота была окопана или расположена на пересеченной местности, не подходящей для конницы. То же можно сказать и о других битвах XIV и XV века, в которых конница была побеждена. В действительности, пехота торжествовала победу и раньше в подобных ситуациях, например в битве при Леньяно в 1176 году, но на открытой местности пехоте следовало готовиться к худшему, как показали, например, битва при Пате и битва при Форминьи , в которых превозносимые английские лучники были легко разбиты. Несмотря на это, опыт битв, вроде Куртре и Бэннокберна, показал, что миф о непобедимости рыцарей исчез, что само по себе было важным для трансформации военного дела Средних веков.

Более существенным было «возвращение тяжелой пехоты» как оно было названо историком Кэри. Пикинеры могли, в отличие от других пехотинцев, выстоять на открытой местности против тяжелой конницы. Требуя муштры и дисциплины, такая пехота не предъявляла таких требований к индивидуальной подготовке, в отличие от лучников и рыцарей. Переход от тяжело вооруженного рыцаря к пешему солдату позволило расширить размеры армий в конце XV века, так как пехота могла обучаться быстрее и могла быть нанята в больших количествах. Но это изменение шло медленно.

Окончательное развитие в XV веке пластинчатого доспеха и для всадника, и для лошади, сопряженное с использованием упора, который мог поддерживать более тяжелое копье, убеждало, что тяжелый всадник остается грозным воином. Без конницы армия XV века едва ли могла достигнуть решительной победы на поле битвы. Исход битвы мог быть решен лучниками или пикинерами, но перерезать пути отступления или преследовать могла только конница. В XVI веке появилась более легкая, не столь дорогая, но более профессиональная конница. Из-за этого доля конницы в армии продолжала расти, так что во время последних битв Тридцатилетней войны кавалерия превосходила по числу пехоту как никогда со времен классического Средневековья. Другим изменением, произошедшим в XV веке, было улучшение осадной артиллерии, которое сделало старые укрепления очень уязвимыми. Но превосходство нападающей стороны в осадной войне не длилось очень долго. Как отметил Филипп Контамайн, как и на любой диалектический процесс любой эпохи, на прогресс в искусстве осады был найден ответ в виде прогресса в искусстве фортификации и, наоборот. Завоевание Карлом VIII Италии в 1494 году продемонстрировало мощь осадной артиллерии, но в этом регионе в первые годы XVI века стали появляться укрепления, которые специально были разработаны, чтобы противостоять артиллерийскому огню. Весь эффект от «артиллерийской революции» XV века был сведен на нет достаточно скоро развитием бастионной системы или trace italienne. Но военное превосходство, которое давал мощный осадный парк, выразилось в немалое усиление королевской власти, которое мы наблюдаем в некоторых европейских странах в конце XV века.

Размер армий

Рост размера армий и его влияние на развитие современных государств - важный пункт в теории военной революции. Существуют несколько источников для изучения размеров армий в различные эпохи.

Административные источники

По своей природе они наиболее объективные источники из всех доступных. Со времен Наполеоновских войн европейские командующие имели в своем распоряжении доклады о численности своих подразделений. Эти доклады являются главным источником для исследования конфликтов XIX и XX века. Хотя они и не лишены недостатков: различные армии учитывают наличествующую силу разными путями, и, в некоторых случаях, доклады выправляются командующими офицерами с тем, чтобы они выглядели привлекательно для начальства.

Другими источниками являются списки личного состава, непериодические доклады о личном составе под ружьем. Списки личного состава - главный источник для армий до XIX века, но по своей природе им не хватает целостности и они не учитывают выбывших надолго по болезни. Несмотря на это они остаются самыми надежными источниками для данного периода и предоставляют общую картину о силах армии. В-третьих, платежные списки представляют другой свод информации. Они особенно полезны для изучения затрат на армию, но они не столь надежны, как списки личного состава, так как они все лишь показывают платежи, а не реальных солдат под ружьем. До XIX века «мертвые души», люди, внесенные офицерами в список с тем, чтобы получить жалование за них, были частым явлением. Наконец, «ордеры баталии», списки подразделений без обозначения численности, очень важны для XVI-XVIII вв. До этого периода армиям не хватало организационных возможностей, чтобы установить постоянные соединения, потому ордер баталии обычно состоял из перечисления командующих и подчиненных им войск. Исключение из времен Античности составляет римская армия, которая с раннего своего периода выработала значительную военную организацию. Ордер баталии не может считаться надежным источником, так как подразделения в ходе кампании, или даже в мирный период, редко, если вообще когда-либо, достигали заявленной численности.

Нарративные источники

Современные историки используют множество административных источников, доступных сейчас, однако в прошлом было не так. Древние авторы слишком часто дают числа, не называя источников, и существует очень малое число случаев, когда мы можем быть уверены, что они использовали административные источники. Это особенно актуально, когда речь идет о неприятельских армиях, когда доступ к административным ресурсам был в любом случае проблематичным. Кроме того, существуют ряд дополнительных проблем, когда мы рассматриваем труды древних авторов. Они могут быть очень пристрастны в своих сообщениях, и раздувание числа врагов всегда был одним из излюбленных пропагандистских приемов. Даже давая взвешенный рассказ, многие историки, не обладая военным опытом, испытывают недостаток в техническом суждении для правильной оценки и критики своих источников. С другой стороны, они имели доступ к рассказам из первых уст, что может быть очень интересно, впрочем в области цифр, все же, редко когда точно. Историки рассматривают древние нарративные источники как очень ненадежные в области цифр, так что невозможно извлечь из них пользу, как из административных. Сравнения между новым временем и древностью потому очень проблематично.

Размер всей армии

Четкая разница должна быть установлена между всей армией то есть всеми военными силами данного политического целого, и полевой армией, тактическими единицами способными двигаться как единая сила в течение кампании. Рост всей армии рассматривается некоторыми исследователями как ключевой показатель Военной революции. Существуют два основных тезиса на сей счет: либо он рассматривается как последствие экономического и демографического роста XVII-XVIII вв. , либо - как главная причина роста бюрократизации и централизации современного государства в тот же период. Однако некоторые несогласные с главным тезисом оспаривают эти взгляды. Например, И. А. А. Томпсон отметил как рост испанской армии в XVI-XVII вв. внес вклад скорее в экономический коллапс Испании и привел к ослаблению центрального правительства в противовес региональному сепаратизму . В то же время Саймон Адамс поставил под сомнение сам рост в первую половину XVII века Рост заметен во второй половине XVII века, когда государства приняли на себя рекрутирование и вооружение свои армий, отказавшись от системы комиссионерства, превалирующего до конца Тридцатилетней войны . Организация системы местной и провинциальной милиции в это время в ряде стран (и растущее значение местной аристократии, так называемая «рефеодализация армий», особенно в Восточной Европе) внесла вклад в расширение базы людских ресурсов национальных армий, несмотря на то, что зарубежные наемники по-прежнему составляли значимый процент во всех европейских армиях.

Размер полевых армий

Размер полевых армий на протяжении всей истории диктовался стеснениями, связанными со снабжением, прежде всего, со снабжением провизией. До середины XVII века армии в основном выживали за счёт местности. Они не имели линий коммуникаций. Они продвигались для снабжения, и часто их движение диктовалось соображениями, связанными со снабжением. Несмотря на то, что некоторые регионы с хорошими коммуникациями могли снабжать большие армии в течение более длительного срока, все равно им приходилось рассредотачиваться, когда они покидали эти районы с хорошей базой снабжения. Максимальный размер полевых армий оставался в районе 50 тысяч и ниже на протяжении всего периода. Сообщения о численности выше этого числа всегда исходят из ненадежных источников и должны приниматься со скепсисом.

Во второй половине XVII века ситуация серьёзно изменилась. Армии стали снабжаться через сеть складов, соединенных линиями снабжения, что существенно увеличило размер полевых армий. В XVIII - начале XIX веков, до появления железных дорог, размер полевых армий достиг числа, превышающего 100 тысяч.

Заключение

Детерминистская теория военной революции, основанной на технологии, дала дорогу моделям, базирующимся более на медленной эволюции, в которой технологический прогресс играет меньшую роль в сравнении с организационными, управленческими, логистическими и общими нематериальными улучшениями. Революционная природа этих изменений стала явной после длительной эволюции, которая дала Европе господствующее положение в мировом военном деле, которое в дальнейшем будет подтверждено промышленной революцией.

Примечания

1. Black 2008
2. See Black (2008)
3. Roberts, The Military Revolution
4. Ayton and Price, The Medieval Military
5. Eltis, The Military
6. Black, A Military
7. Rogers, The Military
8. Parker, The Military Revolution, 1500-1800
9. see Ayton and Price, The Medieval Military, and also Childs, Warfare
10. Clifford J. Rogers, "The Military Revolutions of the Hundred Years" War" in: The military Revolution Debate. Readings on the Military Transformation of Early Modern Europe , C.J. Rogers, ed. (Oxford 1995), p. 76-77
11. Линейные построения обозначили увеличение защитного потенциала пехоты путем акцента на статичную огневую мощь и упадок атакующих возможностей из-за менее глубоких построений. Вместо пехоты исход битвы все чаще решали кавалерийские фланг. см. Parrott, Strategy p.227-252
12. В этом отношении внедрение полковых пушек следует рассматривать как один из возможных вариантов, но не как усовершенствование, так как увеличение огневой мощи сопровождалось снижением наступательных возможностей пехоты и добавлением существенной для нее ноши. По этой причине многие считали, что игра не стоит свеч. Например, Франция, находящаяся тогда на подъеме своего величия, отказалась от полковых пушек после кратковременного введения их в своей армии.
13. Barker, Military Intellectual p.91 чем опытнее часть, тем тоньше построение
14. see Chandler, Art of Warfare p.130-137
15. The Military Revolution, A myth?
16. Parrott, Richelieu’s Army
17. Parrott, Strategy and Tactics
18. Ayton and Price, The Medieval Military, см. также Verbruggen, Art of Warfare
19. Carey, Warfare in the Medieval World
20. Vale, War and Chivalry p.127
21. Guthrie, The Later Thirty Years War p.42
22. Contamine, War in the Middle Ages p.101
23. Rogers, The military revolutions of the Hundred Years War p.272-275
24. Например, между смотром в Дубене и смотром в Брейтенфельде шведская армия потеряла более 10 % своей пехоты всего за два дня (см. Guthie, Battles p.23), такого типа управление было типичным перед решающей битвой.
25. см. Lynn, Clio in arms
26. Charles Tilly, Coercion Capital and European States
27. Thompson, War and Government
28. Adams, Tactics or Politics?
29. см. Engels, Alexander the Great, for a treatment of the subject
30. см. Lynn, Feeding Mars, for a discussion on the subject

Ссылки

• Adams, Simon, «Tactics or Politics? "The Military Revolution" and the Habsburg Hegemony, 1525-1648,» in Rogers, Clifford J (editor). (Oxford 1995)
• Ayton, A. and Price, J.L. The Medieval Military Revolution. State, Society and military change in Medieval and Early Modern Europe (London 1995)
• Barker, Thomas, The Military Intellectual and Battle (Albany 1975)
• Black, Jeremy, «Was There a Military Revolution in Early Modern Europe?» History Today 2008 58(7): 34-41, in EBSCO
• Black, Jeremy, A Military Revolution?: Military Change and European Society, 1550-1800 (London, 1991)
• Black, Jeremy, «Military Organisations and Military Change in Historical Perspective», Vol. 62, No. 4 (1998), pp. 871-892.
• Black, Jeremy, «War and the World, 1450-2000», , Vol. 63, No. 3 (1999), pp. 669-681.
• Brezezinski, Richard, The Army of Gustavus Adolphus 2. Cavalry (Oxford 1993) ISBN 1-85532-350-8
• Carey, B. Warfare in the Medieval World (London 2006)
• Chandler, David, The Art of Warfare in the Age of Marlborough (New York 1990) ISBN 1-885119-14-3
• Childs, John. Warfare in the Seventeenth Century (London 2001)
• Contamine, P. War in the Middle Ages, (Oxford, 1984),
• Downing, Brian M., The Military Revolution and Political Change: Origins of Democracy and Autocracy in Early Modern Europe (1992)
• Duffy, Christopher, Siege Warfare: The Fortress in the Early Modern World 1494-1660 (1979)
• Duffy, Michael. The Military Revolution and the State 1500-1800 (1980)
• Eltis, David. The Military Revolution in sixteenth century Europe (London 1995)
• Guthrie, William P. Battles of the Thirty Years War, From White Mountain to Nördlingen (Westport 2002) ISBN 0-313-32028-4
• Guthrie, William P. The Later Thirty Years War, From the Battle of Wittstock to the Treaty of Westphalia (Westport 2003) ISBN 0-313-32408-5
• Hale, J. R., «The Military Reformation», in War and Society in Renaissance Europe (London,1985)
• Hall, Bert and DeVries, Kelly, «Essay Review - the ‘Military Revolution’ Revisited», Technology and Culture 31 (1990), pp. 500-507.
• Howard, Michael, War in European History (1976), chs 1-4
• Kennedy, Paul M., The Rise and Fall of the Great Powers: Economic Changes and Military Conflict from 1500 to 2000 (1988)
• Kleinschmidt, Harald, "Using the Gun: Manual Drill and the Proliferation of Portable Firearms, " The Journal of Military History, Vol. 63, No. 3 (1999), pp. 601-629.
• Knox, MacGregor and Murray, Williamson, The Dynamics of Military Revolution, 1300-2050 (Cambridge, 2001)
• Kubik, Timothy R. W., «Is Machiavelli’s Canon Spiked? Practical Reading in Military History», The Journal of Military History, Vol. 61, No. 1 (1997), pp. 7-30.
• Lorge, Peter A. The Asian Military Revolution: From Gunpowder to the Bomb (2008)
• Lynn, John A. «Clio in arms: the role of the military variable in shaping history», Journal of Military History , 55 (1991), pp. 83-95
• Lynn, John A.Feeding Mars: Logistics in Western Warfare from the Middle Ages to the Present (Boulder 1993) ISBN 0-8133-1716-9
• McNeill, William H. The Pursuit of Power: Technology, Armed Force and Society since AD 1000 (Chicago, 1982)
• Parker, Geoffrey. «The Military Revolution, 1560-1660 - A Myth?» Journal of Modern History , 48 (1976); reprinted in his Spain and the Netherlands 1559-1659: Ten Studies (1979)
• Parker, Geoffrey. The Military Revolution, 1500-1800: Military Innovation and the Rise of the West (2nd ed. 1996)
• Parrott, David A. «The Military revolution in Early Modern Europe», History Today , 42 (1992)
• Parrott, David A. «Strategy and Tactics in the Thirty Years’ War» in Rogers, Clifford J (editor). The Military Revolution. Readings on the military transformation of Early Modern Europe (Oxford 1995)
• Parrott, David A. Richelieu’s Army: War, Government and Society in France, 1624-1642 (Cambridge 2001) ISBN 0-521-79209-6
• Paul, Michael C. «The Military Revolution in Russia, 1550-1682,» Journal of Military History 2004 68(1): 9-45,
• Raudzens, George. «War-Winning Weapons: The Measurement of Technological Determinism in Military History», The Journal of Military History, Vol. 54, No. 4 (1990), pp. 403-434.
• Roberts, Michael. The Military Revolution, 1560-1660 (Belfast, 1956); reprinted with some amendments in his Essays in Swedish History (London, 1967) and Roberts (1995)
• Rogers, Clifford J. (editor). The Military Revolution. Readings on the military transformation of Early Modern Europe (Oxford 1995)
• Rogers, Clifford J."The military revolutions of the Hundred Years War", The Journal of Military History 57 (1993), pp 258-75.
• Rothenberg, G. E. «Maurice of Nassau, Gustavus Adolphus, Raimondo Montecuccoli and the‘Military Revolution’ of the 17th century» in P. Paret, G.A. Gordon and F. Gilbert (eds.), Makers of Modern Strategy (1986), pp. 32-63.
• Stradling, R. A. "A "military revolution": the fall-out from the fall-in, " European History Quarterly , 24 (1994), pp. 271-8
• Thompson, I.A.A. War and government in Habsburg. Spain: 1560-1620 (London 1976)
• Tilly, Charles. Coercion, Capital, and European States, AD 990-1992 (1990)
• Verbruggen, J. F. The Art of Warfare in Western Europe During the Middle Ages from the Eighth Century to 1340 (2nd ed. 1997)

Обозреватель - Observer 2001 № 10

РЕВОЛЮЦИЯ В ВОЕННОМ ДЕЛЕ

В.СЛИПЧЕНКО,

доктор военных наук, профессор

В военной и политической публицистике можно встретить очень часто употребляемое понятие "революция в военном деле". Поскольку нет строго научного определения этой категории, то ее толкование обычно связывают с появлением практически любого нового вида оружия: автомата, танка, самолета, проекта корабля, датчика космического базирования и т.п. Но на самом деле, речь здесь не может идти ни о какой революции, так как не всякое новое оружие революционизирует военное дело.

Революция предполагает коренной переворот, резкий скачкообразный переход от одного качественного состояния к другому. Появление даже самого новейшего оружия, военной техники очень редко приводило к коренному изменению форм и способов вооруженной борьбы и ведения войны в целом. В лучшем случае новое оружие могло привести к изменению тактики или, что уж очень редко, оперативного искусства. В данной статье это весьма важное для науки и практики понятие "революция в военном деле" впервые рассматривается со строгих позиций изменения войны в целом .

1. Первая революция в военном деле произошла тогда, когда для военного противоборства вместо камней и палок воины стали применять специально изготовленные копья, мечи, луки, стрелы, а также доспехи. Три с половиной тысячи лет из общих пяти тысяч лет существования цивилизации на нашей планете шли контактные войны первого поколения в виде рукопашного противоборства с применением холодного оружия . Безусловно, за этот большой период времени многократно менялось само оружие: из более прочных материалов изготавливались мечи, кольчуги, шлемы, но многочисленные войны не меняли качественного состояния вооружения и продолжали вестись способами первого поколения.

2. Только в XII-XIII вв. первое поколение войн уступило место войнам второго поколения . Вторая революция в военном деле была связана с изобретением пороха , а с ним - огнестрельного оружия : винтовок, пистолетов, пушек. Произошел резкий, коренной переход от одних войн к другим. Войны второго поколения также были контактными, но велись уже совершенно иначе, чем в первом поколении. Поражение противника могло осуществляться на некоторой дистанции. Войны второго поколения просуществовали порядка 500 лет.

3. Примерно 200 лет назад научно-технический прогресс способствовал изобретению нарезного оружия . Оружие стало более точным при поражении целей, более дальнобойным, многозарядным и разнокалиберным. Это привело к очередной третьей революции в военном деле и появлению контактных войн третьего поколения , которые приобрели окопный характер, оперативные масштабы и требовали большого количества живой силы, владеющей этим оружием.

4. Более 100 лет назад снова произошла очередная четвертая революция в военном деле. Она была связана с изобретением автоматического оружия , которое стали устанавливать на танках, самолетах, кораблях. Контактные войны четвертого поколения приобрели стратегический размах, и для их ведения также требовалось очень много живой силы, оружия и военной техники. Войны четвертого поколения продолжаются и сейчас.

5. В 1945 г. произошла пятая революция в военном деле. Она привела к появлению ядерного оружия , а с ним и возможности бесконтактной ракетно-ядерной войны пятого поколения . Сейчас ряд ядерных стран находятся в постоянной высокой готовности к такой войне. Однако есть надежда, что ядерное оружие не будет применено в будущих войнах, так как с его помощью нельзя добиться никаких целей.

6. В последнее десятилетие прошлого века началась очередная шестая революция в военном деле. Она связана с появлением высокоточного оружия , а с ним и бесконтактных войн совершенно нового шестого поколения . Бесконтактные войны характеризуются тем, что нападающая сторона с помощью длительных массированных ударов может лишить экономики любого противника, в любом регионе нашей планеты. Возможность безнаказанно убивать других, но не умирать самим, безусловно, станет мощным дестабилизирующим фактором в мире.

Таким образом, революция в военном деле - это такие коренные и качественные изменения, происходящие под влиянием научно-технического прогресса в средствах вооруженной борьбы, которые в корне меняют строительство и подготовку вооруженных сил, способы ведения военных действий и войны в целом.

Начиная с четвертого поколения, революция в военном деле проявляется, прежде всего, через стратегию ведения войны как главную составную часть военного искусства. Первые три поколения войн проявлялись в основном через тактику и оперативное искусство ведения войны.

Как ни парадоксально, но стратегия фактически нужна для исправления политических ошибок и промахов, для расплаты за грехи политиков. Если в современных войнах стратегия ведения войны не меняется, а меняются только оперативное искусство или тактика, то нельзя считать, что произошли коренные изменения и совершилась революция в военном деле. Скорее всего, речь идет лишь о результатах научно-технического прогресса или военно-технической революции.

Так, применение впервые в мире реактивной авиации в войне в Корее 50 лет назад привело к изменению формы борьбы за господство в воздухе, но это не изменило стратегии войны в целом. В войне во Вьетнаме впервые в массовом количестве применялись боевые вертолеты, что привело к изменению общевойскового боя - он приобрел воздушно-наземный характер, но опять же характер этой войны не изменился, и обе эти войны не вышли за пределы четвертого поколения. В 80-е годы прошлого века в войнах на Ближнем Востоке были проведены экспериментальные пуски высокоточного оружия, однако и здесь характер войны также не менялся.

Но в войне в Югославии в 1999 г. изменился характер войны в целом. Она проведена в основном бесконтактным способом, что достаточно убедительно свидетельствует о начале шестой революции в военном деле в США, хотя есть и те, кто по различным причинам не хотел бы этого замечать.

Сейчас в мире идет непрерывный процесс военно-технических революционных преобразований в военном деле, и несмотря на то, что в ряде стран он весьма существенен, его результаты пока еще далеко не всем, даже из наиболее развитых стран, удалось распространить на область стратегии. Для этого потребуется не менее 10 лет. Это означает, что сейчас еще нет стран, в полной мере подготовленных к войнам очередного, шестого поколения.

На подготовку вооруженных сил многих экономически слабых ядерных и безъядерных стран к войнам нового поколения нет и еще очень долго не будет средств. В начале XXI в. государства не будут в полной мере способны вести вооруженную борьбу в формах и способах войн шестого поколения. И совершенно ясно, что все принимаемые меры в отстающих в военном развитии ядерных странах, наверняка, будут связаны только с повышением ставки на ядерное оружие. Здесь следует ожидать дальнейшей модернизации ракетно-ядерного оружия, а также ужесточения в военных доктринах положения об отказе от принципов неприменения ядерного оружия первыми.

Очередная шестая революция в военном деле тесно связана с дальнейшим освоением военного космоса, компьютеризацией, применением сверхскоростных переключателей схем, искусственного интеллекта, лазеров, микроволн, элементарных частиц. Передовые технологии уже сейчас позволяют создавать практически новое, не имеющее аналогов оружие космического базирования, которое будет способствовать изменению характера вооруженной борьбы и войн в целом. Может произойти не только расширение количества стран, использующих военный космос, но предвидятся и запретительные действия со стороны некоторых стран - лидеров в космосе. Весьма вероятны военные действия в космосе с целью беспрепятственного создания масштабной космической инфраструктуры для обеспечения ведения бесконтактных войн.

Здесь не исключена опасность, связанная с тем, что могут быть быстро утеряны преимущества, достигнутые до этого на количественном уровне соотношения сил и средств, созданные для прошлых четвертого и пятого поколений войн с учетом всех ограничений и сокращений войск и вооружений. Это сразу же обнажит беспомощность государств, отставших на поколение войн, немедленно дестабилизирует международную и стратегическую обстановку.

Способность стран, подготовленных к новому шестому поколению войн, наносить внезапные массированные, длительные по времени, высокоточные стратегические удары на любую дальность и по любому противнику на нашей планете уменьшает значение фактора передового базирования и снимает необходимость постоянного присутствия военных сил. Но одновременно значительно возрастут трудности разграничения и распознания ядерных и обычных систем оружия и средств доставки в цели, что, несомненно, повысит риск санкционированного применения ядерного оружия.

Шестая революция в военном деле опасна, прежде всего, тем, что мировое сообщество на нашей планете будет неизбежно расколото на тех, кто отрывается от остальных на поколение войн и тех, кто остается в прошлых четвертом и пятом поколениях. Следует ожидать большого сопротивления ядерных стран, отставших на поколение войн в сокращении и ликвидации ядерных вооружений. Может проявиться стремление неядерных стран стать ядерными.

Сейчас все международные договорные соглашения заключены вокруг обычного оружия четвертого поколения войн и ядерного оружия пятого поколения войн. Но совершенно нет соглашений, связанных с высокоточным оружием и бесконтактными способами его применения. Это оружие может разрушить всю существующую договорную базу. ООН уже должна вырабатывать индивидуальные и совместные инструменты раннего предупреждения раскола мирового сообщества для глобального контроля всех процессов, связанных с очередной революцией в военном деле. Вполне наступило время осуществления "революции в деле разоружения".

Источник: Getty Images

Революцию гвоздик осуществила подпольная организация военных «Движение капитанов». Офицеры были недовольны засильем диктатуры, экономическим отставанием страны, колониальной войной в Африке. Общество разделяло эти настроения.

Источник: alchetron.com

Восставшие части за одну ночь захватили правительственные учреждения в Лиссабоне, арестовали премьер-министра Марселу Каэтану (на снимке) и членов его правительства. Каэтану был выслан в Бразилию и скончался в эмиграции в 1980 году. Последний премьер Нового государства был преемником Антониу ди Салазара, правившего Португалией в 1932 — 1968 гг. и олицетворявшего диктаторский режим.

Источник: Getty Images

Сразу после революции Португалию захлестнули народные гуляния. Кульминацией празднеств стал праздник 1 мая — переворот носил ярко выраженный левый характер.

Источник: Getty Images

Источник: Getty Images

На следующий день после революции в страну из эмиграции вернулся лидер социалистов Мариу Суариш (выступает с речью на митинге 1 мая). Через две недели он стал министром иностранных дел, а в 1986 — 1996 гг. занимал должность президента Португалии. Алвару Куньян (справа) — генеральный секретарь Португальской коммунистической партии в 1961 — 1992 гг. При диктатуре Салазара 11 лет провел в тюрьме, подвергался пыткам. Перевел на португальский язык «Короля Лира».

Португальские солдаты читают газету с последними новостями о революции гвоздик. Источник: Getty Images

Отелу Сарайва де Карвалью — организатор путча и лидер восставших военных. После установления демократии дважды безуспешно баллотировался в президенты. Источник: Wikimedia Commons

Гвоздики вставлялись прямо в стволы винтовок. Источник: Getty Images

Источник: Getty Images

Источник: Getty Images

Осуществленные голландцами и шведами в 1560-1660-х годах, увеличили эффективность огнестрельного оружия и создали необходимость в лучше тренированных войсках и, стало быть, в постоянных армиях . Эти изменения, в свою очередь, имели значительные политические последствия: необходим был иной уровень администрирования для поддержки и снабжения армии средствами, людьми и провиантом , кроме того, необходимы были финансы и создание новых управляющих институтов. «Так, - объясняет Робертс, - современное военное искусство сделало возможным - и необходимым - создание современного государства» .

М. Робертс расположил свою военную революцию между 1560 и 1660 годами. По его мнению, в этот период была разработана линейная тактика , развивающая преимущества огнестрельного оружия . Как бы то ни было, эта хронология оспаривается многими учеными.

Эйтон и Прайс подчеркивают важность «пехотной революции», начавшейся в начале XIV века . Дэвид Илтис отмечает, что действительное изменение огнестрельного оружия и разработка военной доктрины, связанной с этим изменением, происходили в начале XVI века, а не в конце его, как определил М. Робертс.

Иные отстаивают более поздний период изменений в военном деле. Например, Джереми Блэк считает, что ключевым был период 1660-1710 годов. В эти года происходил рост в геометрической прогрессии размеров европейских армий . В то время как Клиффорд Роджерс разработал идею успешных военных революций в разные периоды времени: первая, «пехотная», - в XIV веке, вторая, «артиллерийская», - в XV веке, третья, «фортификационная», в XVI веке, четвёртая, «огнестрельная» - в 1580-1630-е года, и, наконец, пятая, связанная с ростом европейских армий, - между 1650 и 1715 годом. Аналогично Дж. Паркер растянул период военной революции с 1450 до 1800 год. В этот период, по его мнению, европейцы достигли превосходства над остальным миром. . Не удивительно, что некоторые ученые подвергают сомнению революционный характер изменений, протянувшихся на четыре столетия. . К. Роджерс предложил сравнивать военную революцию с теорией прерывистого равновесия , то есть он предположил, что за короткими прорывами в военной сфере следовали более продолжительные периоды относительной стагнации.

Неглубокие построения идеально подходят для защиты, но они слишком неповоротливы для атакующих действий. Чем длиннее фронт, тем сложнее соблюдать строй и избегать разрывов, осуществлять манёвр, особенно поворот. Шведский король Густав II Адольф хорошо понял, что штурмовые колонны, вроде тех, что использовал фельдмаршал Священной Римской империи граф Иоганн Церклас фон Тилли являются более быстрыми и поворотливыми. Шведский король использовал их, когда это требовалось, например, в битве при Альте Весте . В итоге, армии стали использовать более тонкие построения, но при медленных эволюциях и примеряясь к тактическим соображениям. . Огнестрельное оружие ещё не было столь эффективным, чтобы единолично властвовать над расположением войск , другие соображения также брались во внимание: например, опыт частей, обозначенная цель, местность и т. д. Дискуссия насчет линии и колонны шла весь XVIII век вплоть до наполеоновских времен и сопровождалась некоторым уклоном в сторону глубоких колонн поздних кампаний Наполеоновских войн . По иронии, снижение глубины кавалерийских построений оказалось более стойким изменением, которое провел Густав Адольф. В соединении с меньшим упором на пистольный огонь эта мера вылилась в предпочтение огню схватки с использованием холодного оружия, что было прямой противоположностью тенденции, которую отстаивал М. Робертс.

Концепция линейной тактики М.Робертса подверглась критике со стороны Дж. Паркера, который задал вопрос, почему казалось бы устаревшие испанские терции разбили шведов в битве при Нёрдлингене .

Вместо линейной тактики Дж. Паркер предложил в качестве ключевого технологического элемента появление бастионной системы укреплений (или trace italienne) в Европе раннего Нового времени . В соответствии с этой точкой зрения, результатом сложности взятия таких укреплений стало глубокое изменение в стратегии. "Войны превратились в серии затяжных осад, - говорит Дж. Паркер, - а битвы в открытом поле стали редкостью в регионах, где существовал trace italienne. В высшей степени, - продолжает он, - «военная география», иными словами, существование или отсутствие trace italienne в данной области, ограничивала стратегию в раннее Новое время и вела к созданию больших по численности армий, необходимых для осады новых укреплений и для составления их гарнизонов. Таким образом, Дж. Паркер устанавливал зарождение военной революции в начале XVI века . Он также придал ей новое значение, не только как фактор роста государства, но и главный, вместе с «морской революцией», фактор подъема Запада по сравнению с другими цивилизациями .

Эта модель была подвергнута критике. Джереми Блэк отметил, что развитие государства позволило рост размера армий, а не наоборот, и обвинил Дж. Паркера в «технологическом детерминизме » . В дальнейшем подсчеты, представленные Дж. Паркером, чтобы отстоять свою идею о росте армий, были жестко раскритикованы Д.Илтисом за недостаточную последовательность , а Дэвид Пэррот доказал, что эпоха trace italienne не дает значительного роста в размере французских войск и что в поздний период Тридцатилетней войны наблюдается рост доли кавалерии в армиях , который, в противоположность тезису Дж. Паркера о превалировании осадной войны, показывает снижение её значимости.

Некоторые медиевисты выработали идею пехотной революции, произошедшей в начале XIV века, когда в некоторых известных битвах, например, в битве при Куртре , битве при Бэннокберне , битве при Кефиссе , тяжелая конница была разбита пехотой . Как бы то ни было, следует отметить, что во всех этих битвах пехота была окопана или расположена на пересеченной местности, не подходящей для конницы. То же можно сказать и о других битвах XIV и XV века, в которых конница была побеждена. В действительности, пехота торжествовала победу и раньше в подобных ситуациях, например в битве при Леньяно в 1176 году, но на открытой местности пехоте следовало готовиться к худшему, как показали, например, битва при Пате и битва при Форминьи , в которых превозносимые английские лучники были легко разбиты. Несмотря на это, опыт битв, вроде Куртре и Бэннокберна, показал, что миф о непобедимости рыцарей исчез, что само по себе было важным для трансформации военного дела Средних веков.

Более существенным было «возвращение тяжелой пехоты» как оно было названо историком Кэри. Пикинеры могли, в отличие от других пехотинцев, выстоять на открытой местности против тяжелой конницы. Требуя муштры и дисциплины, такая пехота не предъявляла таких требований к индивидуальной подготовке, в отличие от лучников и рыцарей. Переход от тяжело вооруженного рыцаря к пешему солдату позволило расширить размеры армий в конце XV века, так как пехота могла обучаться быстрее и могла быть нанята в больших количествах. Но это изменение шло медленно.

Окончательное развитие в XV веке пластинчатого доспеха и для всадника, и для лошади, сопряженное с использованием упора, который мог поддерживать более тяжелое копье, убеждало, что тяжелый всадник остается грозным воином. Без конницы армия XV века едва ли могла достигнуть решительной победы на поле битвы. Исход битвы мог быть решен лучниками или пикинерами, но перерезать пути отступления или преследовать могла только конница . В XVI веке появилась более легкая, не столь дорогая, но более профессиональная конница. Из-за этого доля конницы в армии продолжала расти, так что во время последних битв Тридцатилетней войны кавалерия превосходила по числу пехоту как никогда со времен классического Средневековья .

Другим изменением, произошедшим в XV веке, было улучшение осадной артиллерии, которое сделало старые укрепления очень уязвимыми. Но превосходство нападающей стороны в осадной войне не длилось очень долго. Как отметил Филипп Контамайн , как и на любой диалектический процесс любой эпохи, на прогресс в искусстве осады был найден ответ в виде прогресса в искусстве фортификации и, наоборот . Завоевание Карлом VIII Италии в 1494 году продемонстрировало мощь осадной артиллерии, но в этом регионе в первые годы XVI века стали появляться укрепления, которые специально были разработаны, чтобы противостоять артиллерийскому огню. Весь эффект от «артиллерийской революции» XV века был сведен на нет достаточно скоро развитием бастионной системы или trace italienne. Но военное превосходство, которое давал мощный осадный парк, выразилось в немалое усиление королевской власти, которое мы наблюдаем в некоторых европейских странах в конце XV века .

Рост размера армий и его влияние на развитие современных государств - важный пункт в теории военной революции. Существуют несколько источников для изучения размеров армий в различные эпохи.

По своей природе они наиболее объективные источники из всех доступных. Со времен Наполеоновских войн европейские командующие имели в своем распоряжении доклады о численности своих подразделений. Эти доклады являются главным источником для исследования конфликтов XIX и XX веков. Хотя они и не лишены недостатков: различные армии учитывают наличествующую силу разными путями, и, в некоторых случаях, доклады выправляются командующими офицерами с тем, чтобы они выглядели привлекательно для начальства.

Другими источниками являются списки личного состава, непериодические доклады о личном составе под ружьём. Списки личного состава - главный источник для армий до XIX века, но по своей природе им не хватает целостности и они не учитывают выбывших надолго по болезни. Несмотря на это они остаются самыми надёжными источниками для данного периода и предоставляют общую картину о силах армии. В-третьих, платёжные списки представляют другой свод информации. Они особенно полезны для изучения затрат на армию, но они не столь надежны, как списки личного состава, так как они все лишь показывают платежи, а не реальных солдат под ружьем. До XIX века «мертвые души», люди, внесенные офицерами в список с тем, чтобы получить жалование за них, были частым явлением. Наконец, «ордеры баталии», списки подразделений без обозначения численности, очень важны для XVI-XVIII вв. До этого периода армиям не хватало организационных возможностей, чтобы установить постоянные соединения, потому ордер баталии обычно состоял из перечисления командующих и подчиненных им войск. Исключение из времен Античности составляет римская армия, которая с раннего своего периода выработала значительную военную организацию. Ордер баталии не может считаться надежным источником, так как подразделения в ходе кампании, или даже в мирный период, редко, если вообще когда-либо, достигали заявленной численности.

Современные историки используют множество административных источников, доступных сейчас, однако в прошлом было не так. Древние авторы слишком часто дают числа, не называя источников, и существует очень малое число случаев, когда мы можем быть уверены, что они использовали административные источники. Это особенно актуально, когда речь идет о неприятельских армиях, когда доступ к административным ресурсам был в любом случае проблематичным. Кроме того, существуют ряд дополнительных проблем, когда мы рассматриваем труды древних авторов. Они могут быть очень пристрастны в своих сообщениях, и раздувание числа врагов всегда был одним из излюбленных пропагандистских приемов. Даже давая взвешенный рассказ, многие историки, не обладая военным опытом, испытывают недостаток в техническом суждении для правильной оценки и критики своих источников. С другой стороны, они имели доступ к рассказам из первых уст, что может быть очень интересно, впрочем в области цифр, все же, редко когда точно. Историки рассматривают древние нарративные источники как очень ненадежные в области цифр, так что невозможно извлечь из них пользу, как из административных. Сравнения между новым временем и древностью потому очень проблематично.

Четкая разница должна быть установлена между всей армией то есть всеми военными силами данного политического целого, и полевой армией, тактическими единицами способными двигаться как единая сила в течение кампании. Рост всей армии рассматривается некоторыми исследователями как ключевой показатель Военной революции. Существуют два основных тезиса на сей счет: либо он рассматривается как последствие экономического и демографического роста XVII-XVIII вв. , либо - как главная причина роста бюрократизации и централизации современного государства в тот же период . Однако некоторые несогласные с главным тезисом оспаривают эти взгляды. Например, И. А. А. Томпсон отметил, как рост испанской армии в XVI-XVII вв. внес вклад скорее в экономический коллапс Испании и привел к ослаблению центрального правительства в противовес региональному сепаратизму . В то же время Саймон Адамс поставил под сомнение сам рост в первую половину XVII века Рост заметен во второй половине XVII века, когда государства приняли на себя рекрутирование и вооружение свои армий, отказавшись от системы комиссионерства, превалирующего до конца Тридцатилетней войны . Организация системы местной и провинциальной милиции в это время в ряде стран (и растущее значение местной аристократии, так называемая «рефеодализация армий», особенно в Восточной Европе) внесла вклад в расширение базы людских ресурсов национальных армий, несмотря на то, что зарубежные наемники по-прежнему составляли значимый процент во всех европейских армиях.

Размер полевых армий на протяжении всей истории диктовался стеснениями, связанными со снабжением, прежде всего, со снабжением провизией. До середины XVII века армии в основном выживали за счёт местности. Они не имели линий коммуникаций. Они продвигались для снабжения, и часто их движение диктовалось соображениями, связанными со снабжением. Несмотря на то, что некоторые регионы с хорошими коммуникациями могли снабжать большие армии в течение более длительного срока, все равно им приходилось рассредотачиваться, когда они покидали эти районы с хорошей базой снабжения. Максимальный размер полевых армий оставался в районе 50 тысяч и ниже на протяжении всего периода. Сообщения о численности выше этого числа всегда исходят из ненадежных источников и должны приниматься со скепсисом.

Во второй половине XVII века ситуация серьёзно изменилась. Армии стали снабжаться через сеть складов, соединенных линиями снабжения, что существенно увеличило размер полевых армий. В XVIII - начале XIX веков, до появления железных дорог, размер полевых армий достиг числа, превышающего 100 тысяч.

Детерминистская теория военной революции, основанной на технологии, дала дорогу моделям, базирующимся более на медленной эволюции, в которой технологический прогресс играет меньшую роль в сравнении с организационными, управленческими, логистическими и общими нематериальными улучшениями. Революционная природа этих изменений стала явной после длительной эволюции, которая дала Европе господствующее положение в мировом военном деле, которое в дальнейшем будет подтверждено промышленной революцией.